Академию наук надо реформировать

Президент Национальной Академии наук академик Радик Мартиросян родился в 1936 году. В 1958 получил диплом астрофизика, окончил аспирантуру под руководством нобелевского лауреата Александра Прохорова, после чего занимался как усовершенствованием лазеров, так и их применением в астрофизике. В 1980 году он становится директором Института радиофизики и электроники, в 1993 – ректором Ереванского Государственного университета. В 2006-м его избирают президентом НАН, именно в то время, когда в печати развернулась дискуссия на тему, нужна ли Академия наук вообще. Сегодня накал спал, революционных заявлений поубавилось, но проблем у армянской науки меньше не стало.

– Была ли Армения страной развитой науки во времена СССР?

– Наша Академия тогда являлась одним из ведущих научных центров Советского Союза. И работала сеть сильных отраслевых институтов, внедрявшая научные продукты в производство. Сегодня эти понятия несколько перепутались, и Академию упрекают в том, что она не дает экономике конечного продукта. Она и не должна давать, ее функция – создавать новые знания. Правда, при академических институтах иногда создавались опытные конструкторские бюро, которые приближали научные продукты к внедрению в производство. Но – не более того. От нового знания к промышленному продукту необходимо пройти несколько этапов. Первый – это наука, на которую приходится 5 – 15% общих затрат, 20% идет на экспериментальные исследования, около половины - на разработку, остальное – на внедрение. В Академии занимаются первым этапом, иногда – вторым. И только в исключительных случаях академический институт выполняет функции отраслевого. В Институте радиофизики и электроники, где я проработал свыше 20 лет, мы одну разработку сами довели до серийного производства, но только потому, что она была очень наукоемкой и имела огромную, в том числе и военную, сферу применения.

Конечно, жесткой границы между фундаментальными и отраслевыми исследованиями нет. Просто цель фундаментальной науки – новые знания, цель отраслевой – промышленный результат.

– Академии нельзя оценивать по промышленным продуктам. Это понятно. А какие критерии оценки эффективности применяются у нас сегодня?

– Те же, что и всегда. Это статьи, монографии, цитируемость наших ученых в авторитетных изданиях, международные гранты и др. Так вот, в прошлом году мы опубликовали в иностранных журналах 800 статей, участвовали в 82 международных программах. За последние 5 лет за рубежом были опубликованы 64 монографии. По количеству публикаций в области физики в 8 самых авторитетных международных журналах Армения за последние шесть лет занимает третье место (258 публикаций). При пересчете статей на душу населения Армения на пространстве СНГ оказывается на первом месте, теперь уже с колоссальным отрывом. Такой результат у нас не только по физике. И в биологии дела обстоят не худшим образом.

– Но у нас очень слабая оснащенность в биологии...

– Вы думаете, что в физике лучше? Я на общем собрании АН представил расчеты по себестоимости одной статьи у нас. У меня получилось $3-4 тысячи. В Германии себестоимость статьи в авторитетном журнале - $135 тысяч. Работать здесь нам удается только потому, что кое-что из старого оборудования еще удается использовать. Существенная же часть лабораторных работ, не хочу сказать – основная, выполняется за рубежом, за счет участия в международных программах и хороших отношений с зарубежными коллегами. Научные гранты – это тоже возможность совместной работы с иностранными научными центрами. Одним словом, голь на выдумку хитра, если наши затраты на одно и то же в сорок раз меньше немецких... Но самое угнетающее обстоятельство – это то, что труд ученого, продолжающего творить в таких условиях и при такой оплате, никем не оценивается. В нашем обществе очень низок престиж и научной работы, и научного работника. Практически ни один бизнесмен не обратился еще к ученым с просьбой сделать его бизнес наукоемким.

– Те же бизнесмены жалуются, что сегодня не найти приличного специалиста – производственника. Революционеры от науки вообще предлагают слить вузовскую науку с академической, чтобы преподавали студентам те, кто занимается наукой, а не те, кто когда-то выучил предмет и теперь делится вчерашними знаниями со студентами.

– Я бы вообще предложил, чтобы магистратуру люди проходили в научно-исследовательских центрах. Вот это и будет связь науки с образованием. Кстати, тот же Институт радиофизических исследований вместе с Российско – Армянским университетом организует совместную лабораторию, которая будет заниматься нанотехнологиями.

Упреки же, что в вузах преподаватели наукой не занимаются, справедливы. Мне об этом лучше знать, все-таки я 13 лет был ректором университета И исходя из своего опыта, полагаю, что лучшим вариантом для нас может стать опыт развитых стран, где университетский профессор – это прежде всего активно работающий ученый. Сегодня же профессору для решения своих социальных проблем приходится преподавать в нескольких вузах. Естественно, ни о каких серьезных занятиях наукой в этом случае речь идти не может.

– Тем не менее, вузы продолжают готовить студентов не так, как это нужно тому же производству. Компании, занимающиеся информационными технологиями, стали сами готовить себе специалистов. Для чего стали посылать своих специалистов на преподавательскую работу.


– Ну, видите, проблема же решается? Это именно случай слияния вузовской и невузовской науки. Кстати, эта тенденция - общая для всего мира. Бизнесу нужны специалисты, на которых не нужно тратить много времени и средств. И чтобы бывшему студенту долго не объяснять премудрости того узкого направления, в котором он должен работать, бизнес сам участвует в процессе подготовки студента. Для нас это ново, мы по-прежнему пытаемся дать студенту много знаний, но навыков по их использованию практически не даем. Советский студент через год-два работы навыкам практического применения обучался, сохраняя еще и блок знаний, который мог использовать потом. И эти бывшие студенты оказались очень востребованы за рубежом.

– Вы говорите, что сегодня уже для обучения студентов создаются лаборатории по нанотехнологиям. У нас могут быть какие-то серьезные амбиции в этой области?

– Что такое нанотехнология? Это наука и технологии, связанные с малыми размерами, независимо от профиля. Два крупнейших вуза – Государственный и Инженерный университеты, несколько академических и отраслевых институтов достаточно серьезно занимаются проблемами на уровне наноразмеров. У нас есть и сильные теоретические разработки, и прикладные работы, которые можно будет развивать, если они будут обеспечены технологической аппаратурой.

– Определились ли у нас какие-то «точки роста»? Те, вокруг которых вырастут перспективные направления армянской науки?

– Безусловно. В прошлом году в Сан-Франциско на конференции «ArmTec» мы представили около 30 предложений. Это были результаты исследований, которые могли быть применены в разных областях науки и техники, вызвавшие большой интерес участников конференции. Там, но не здесь. Правда, что-то начинает меняться и здесь. По нерудным месторождениям мы организовали различные слушания и составили предложения. Здесь были и альтернативные источники энергии, и солнечные преобразователи, и нанотехнологии, и многое другое. Правительство достаточно оперативно отреагировало – по многим предложениям были даны конкретные поручения. Даст Бог, и отношение к науке изменится. Сегодня эти «точки роста», как вы их называете, интегрированы в целевые программы, внутри которых концентрируются люди и ресурсы независимо от их ведомственного подчинения. Важные направления для нас – это те, что имеют историю, современные достижения и могут быть обеспечены кадрами. Это физика, биология, космический блок, материаловедение, экология и арменоведение, в определенной степени – ИТ, хотя проблема в этой области больше состоит в использовании научных достижений, нежели создании нового знания. То есть распыленные некогда по различным институтам силы сегодня концентрируются в одном научном центре, с возможностью решать серьезные проблемы. Это, если хотите, и есть путь реформирования Академии. Ненужные направления исследований, по которым мы не можем весомо заявить о себе, закрываются, институты укрупняются. Иногда приходится резать по живому, но ничего не поделаешь. В советские времена в системе Академии работало 7000 человек, сегодня – половина, при суть ином финансировании и кадровом составе – молодежь в науку идет неохотно из-за очень низкого уровня оплаты. Средняя зарплата ученого, около $160, сегодня существенно ниже средней зарплаты бюджетника.

– Но тут возникает проблема еще и качества исследований. Реформаторы, полагая Академию средневековым монстром, неспособным организовать науку на должном уровне, предлагают превратить ее в общественную организацию. А управление наукой передать...

– Это – нонсенс. Лучше, чем Академия, никто не может организовать науку. Неужели лучшие научные кадры, собранные в отделениях Академии, совершенно не представляют себе принципов научного управления? Все время говорят, что АН – это архаическая структура. В то время как в мире существует более 100 академий. Восточная Европа не только сохранила, но и усилила свои академии, в некоторых странах СНГ, в частности, в Казахстане и Грузии, поспешили с передачей академических институтов вузам и министерствам. И что в итоге? Мой грузинский коллега с грустью констатировал, что в Грузии в результате непродуманных реформ наука умерла. В Германии, например, общество Макса Планка в своем составе имеет 72 института. Структура – сугубо академическая. То же и во Франции. Есть почетная академия и научные центры, на самом деле являющиеся академическими структурами. Более того, крупные научные открытия и проекты делаются не в университетах, а в государственных структурах. НАСА, атомная бомба – это госструктуры. Т.е. наука с образованием должна иметь тесные связи, но эти связи должны быть естественными.

– В Армении озвучена идея, что мы должны задействовать опыт диаспоры. С ее опытом как управления наукой, так и весомого участия в ней.

– В Академии уже создается отделение Спюрка. Выдающиеся ученые армянского происхождения или неармяне, занимающиеся арменоведением, будут избраны иностранными членами Академии. Пока в год раз или два – как пойдет дело - будут организовываться годичные собрания Академии, на которых иностранные члены будут выступать со своими научными сообщениями и устанавливать связи с нашими институтами. Будут обсуждаться возможности реализации совместных программ или нашего участия в международных программах, в которых работают иностранные члены. Обязательное условие – чтобы наши молодые ученые были приглашены ими на работу в иностранных научных центрах. Около 50 кандидатов на членство в Академии уже известны, но за месяц, оставшийся до утверждения списка, число их может вырасти.

– Молодые ребята, приглашенные в научные центры – это не те мозги, которые могут «утечь»?

– Сегодня все уже не так катастрофично, как раньше. Если роль науки в Армении будет осознана – им будет что делать на Родине.

– Как Вы считаете, перспективен ли сам институт членов – корреспондентов и академиков? Обычно перед выборами начинается такое лоббирование собственных интересов, что политическая борьба тут отдыхает. При этом научные заслуги неизбежно отходят на второй план, уступая место активности претендента.

– И, тем не менее, как минимум 80% избранных достойны этого звания именно по части научных заслуг. Что же касается остальных 20% процентов – нет в природе механизма, работающего со стопроцентным КПД. С одной стороны. С другой – именно такой, материально вознаграждаемый институт членов Академии существует во многих странах с развитой наукой. Многим истинным ученым с мировым именем эти скромные стипендии существенно облегчают жизнь. И что же в этом плохого?

– Каким Вам видится будущее армянской науки?

– Наука - движущая сила развития общества и страны. И если мы говорим о развитии страны, то, стало быть, без науки тут не обойтись. Все, от зеленщиков до политиков, заявляют, что наше будущее – это наши мозги. Но об этих мозгах следует позаботиться. Так что прежде всего в будущем я вижу восстановленным престиж науки. Потом, как следствие уважения к науке, вижу развитие экономики, базирующейся на знаниях. Это нелегко, но есть и облегчающие задачу обстоятельства. Научные направления, которые развивались у нас, развивались неспроста. Почему развивались математика и физика? Мы стремимся к познанию, к новым знаниям. Заниматься математикой, физикой может не каждый – для этого необходимо определенное устройство интеллекта. Очень много есть стран, в которых наука не развивалась, не отражаясь на самочувствии данного народа. Мне, если честно, кажется, что у предрасположенности к познанию мира есть и биологическая природа. Так что будущее, я думаю, может быть весьма оптимистическим, если дать проявиться генетическим склонностям народа.

Арен Вардапетян